Народничество в лицах

Изучение творческого наследия С.М.Степняка-Кравчинского находится, на наш взгляд, в стадии развития. Свидетельство тому -небольшая читательская аудитория, знающая этого писателя. Свидетельство тому - узкий круг специалистов, обращающихся к творчеству Степняка, и работ, посвященных его деятельности. Е.А.Таратута, отдавшая многие годы сбору и обработке материала об этом писателе, в одной из своих книг пишет, говоря о ряде произведений русской литературы и делая упор на "Подпольную Россию" С.М.Кравчинского, что "так как эти произведения не укладываются в привычные рамки, не укладываются в прокрустово ложе господствующих эстетических кодексов, как бы выпадают из литературного ряда, а по содержанию и направлению всегда яркотенденциозны, то критики и историки литературы обычно проходят мимо них. Значение этих произведений в истории и в жизни общества устанавливают не ученые, а сами читатели. Исследователи же литературы не уделяют им внимания, Не занимаются ими и теоретики литературы, специалисты по эстетике"

Действительно, изучение творческого наследия С.М.Степняка-Кравчинского началось лишь в последние десятилетия. После смерти писателя до революции 1905 года о нем, о его творчестве рассказывать в печати было невозможно: Степняк считался государственным преступником. Правда, эмигрантская пресса иногда печатала материалы, посвященные С.М.Кравчинскому . Что касается осмысления творчества, то оно до Октября в критической литературе освещалось поверхностно. Публикации в "Весах", "Русском вестнике", "Русской мысли", "Вестнике Европы", "Былом", "Русском богатстве", "Современном мире" были отмечены печатью времени. По ним можно проследить политическую позицию каждого автора (нередко противоположного характера), а в зависимости от этого и оценку творческого наследия писателя. В расширение знаний о Степняке-человеке и писателе внесли вклад В.Засулич, П.Аксельрод, П.Кропоткин, Л.Шишко, Н.Морозов, Б.Шоу, Г.Брандес и другие. Однако их заметки, статьи носили в основном характер впечатлений от личности Степняка и замечаний относительно некоторых его произведений.

В послеоктябрьский период были опубликованы воспоминания Л.Дейча, небольшая юбилейная брошюра К.Берковой, статья Н.Мещерякова в сборнике "Семидесятники". Объем исследовательской работы был невелик. Активизация интереса и пропаганды наследия Степняка, интенсификация; исследовательских изысканий приходятся на время XX съезда КПСС, когда была дана объективная оценка деятельности народничества. В 1956 году Н.И.Соколов помещает статью о писателе в многотомной "Истории русской литературы". Предисловие к двухтомнику произведений С.М.Степняка-Кравчинского пишет Д.Юферев, появляются работы о юношеских стихах С.М.Кравчинского, его пропагандистских сказках, романе "Андрей Кожухов".

К настоящему времени написано несколько диссертационных работ, богатых фактическим материалом, интересными наблюдениями и замечаниями. В них анализируются отдельные художественные и публицистические произведения С.М.Степняка-Красчинского, прослеживается становление его мировоззрения. Однако процесс осмысления и критического освоения созданного писателем находится, на наш взгляд, в стадии развития. По литературоведческим исследованиям советского периода можно судить о направлении изучения творческого наследия писателя.

Первая научная разработка творчества С.М.Кравчинского (Степняка) была предпринята в 1950 году А.1.Паневой. Тема ее диссертационного исследования точно указывает на цель работы: "С.М.Степняк-Кравчинский (Жизнь и литературное творчество)". Автор придерживается историко-хрояологического принципа изложения материала. Проделана большая работа по выявлению и комментированию архивных документов. Однако сказавшееся на диссертации слабое состояние разработки в 50-е годы проблемы народничества привело исследователя к однобокой трактовке его роли в истории русского освободительного движения и русской литературы. В связи с этим в диссертации были допущены неточности и ошибки.

Наметившийся в 60-е годы поворот к осмыслению наследия русского революционного народничества историками дал толчок дальнейшему исследованию творчества Степняка литературоведами. От исследований биографического характера намечается переход к анализу живой ткани произведений писателя. Можно назвать работу Т.П.Маевской "Идейно-художественные искания С.М.Степняка-Кравчинского", исследование Е.В.Бояровской "Творчество С.М.Степняка-Кравчинского", расширивших представление о творчестве писателя и его месте в историко-литературном процессе ИХ века.

Плодотворен интерес к выявлению связей Степняка с беллетристами-народниками 70-х годов Нефедовым, Златовратским, Наумовым, Карениным, Гл.Успенским. В этой связи заслуживает особого внимания диссертационная работа В.И.Костенко "С.М.Степняк-Кравчинский и его место в народнической литературе". Исследователь критически пересматривает целый ряд положений, концепций, выводов, выдвинутых ранее в литературоведении. Проведенный им сопоставительный анализ позволил определить место Степняка в русской литературе 70 - 80-х годов XIX века, уяснить специфику его писательской манеры.

В дальнейшем плацдарм исследований расширяется, и наряду с филологами интерес к С.М.Степняку-Кравчинскому проявился у представителей других общественных дисциплин. Характер исторического анализа имеет диссертационная работа Ю.Н.Иванова "Отражение рево-люционно-народнического движения в литературном наследии С.М.Степ-няка-Кравчинского". Признавая заслуги работы, заметим, что обращение к художественному творчеству писателя было бы более плодотворным, если бы автор особо учитывал специфику образного мышления Степняка как художника слова.

В 70-е годы появились очень увлекательные, интересные работы Е.А.Таратута "Русский друг Энгельса", "С.М.Степняк-Кравчинс-ки& ~ революционер и писатель", Т.П.Маевской "Слово и подвиг", которые открыли имя Степняка широкому кругу читателей:. В этом их огромная заслуга. Однако до сих пор нет научной биографии писателя, которая позволила бы многое понять в мировоззрении и художественном творчестве С.М.Степняка-Кравчинского, объективно оценить его место и роль в развитии русской литературы.

В 80-е годы литературное народничество по-прежнему привлекает советских литературоведов. Интересный: аспект исследования творческого наследия Степняка избрала Д.Б.Ахундова. В кандидатской диссертации "С.М.Степняк-Кравчинский в русско-английских литературных отношениях" она обратилась к заграничной деятельности писателя, предприняла попытку определить влияние Степняка на творчество некоторых английских литераторов. К сожалению, обзор произведений писателя, предпринятый в I части работы, грешит неточностями. Высказывания о методе и жанре некоторых произведений оказываются малоубедительными, а подчас и спорными. Очень нужной оказалась докторская диссертация М.С.Горячкиной "Художественная проза народничества и народническая литературная критика".

Актуальность и новизна исследования

Признавая важность для дальнейшего изучения творчества Степняка накопления и осмысления фактов жизни и творческой биографии писателя, установления типологической общности с писателями-народниками полагаем, что вряд ли можно считать до конца проясненными вопросы художественного метода, жанра, поскольку они не рассматривались исследователями специально. Тем более, что "в условиях сильного размывания межродовых границ малоактуальной становится реализация эстетических характеристик того или иного рода через посредство жанров и их разновидностей. Зато приобретают значимость такие аспекты, как "метод и жанр", "творческая индивидуальность и жанр", "жанр и композиция" и даже "жанровое своеобразие отдельного произведения".

Актуальность и новизна данного исследования связаны с возможностью на основе первоисточника проанализировать книгу Степняка «Подпольная Россия».

Новизна работы определяется общим подходом к исследованию творчества С.М.Степняка-Кравчинского как представителя именно народовольческой литературы, тем, что анализ художественного метода и жанрового своеобразия наследия писателя впервые выступает предметом самостоятельного изучения.

Учитывая актуальность, теоретическое и практическое значение проблемы, ее недостаточную изученность, мы ставим перед собой следующие цели и задачи:

- Цель: дать понятие «народническая литература и определить по отношению к ним творчество С.М.Степняка-Кравчинского;

- рассмотреть зависимость художественного метода Степняка от мировоззрения;

- выяснить вопрос об идейности, тенденциозности, партийности творчества писателя ;

- выявить наиболее общие особенности образного отражения жизни в произведениях, интерес к определенной проблематике, выбору героев, типизации ;

- определить особенности жанровой палитры творчества и жанрового своеобразия отдельных произведений;

Теоретической и методологической основой исследования являются произведения основоположников марксизма-ленинизма. Известно» что Энгельс был лично знаком со Степняком, переписывался и встречался с ним, защищал русского народовольца в печати. Благодаря С.М.Кравчинскому с Ф.Энгельсом оказались связаны Г.Блеханов, В.Засулич и другие. Степняк писал жене: "Я понимаю, что мой личный успех похож на успех моей книжки (имеется в виду "Подпольная Россия" - Н.Б.): за мной стоит обширное движение, коего я являюсь так или иначе представителем, не только историографом."

Методика исследования представляет собой традиционное историко-литературное изучение материала в связи с социальной, культурной, литературной сторонами эпохи и внимательное прочтение творческого наследия С.М.Степняка-Кравчинского.

Изучение творческого наследия Степняка позволит более глубоко заглянуть в историю народовольческой литературы, процесс развития реализма в русской литературе XIX века.

Структура курсовой работы обусловлена целями и задачами исследования. Курсовая работа состоит из введения, двух глав, заключения и списка использованной литературы.

Глава 1.Народничество как общественно-идеологическое движение.

1.1.Влияние нигилизма на возникновение и развитие народнического движения.

Изучение радикализации сознания революционных народников, их переход от мирных средств к насильственным и, в конечном счёте, к апологетике терроризма представляется крайне важным, как свете последних террористических событий нынешнего времени, так и в плане понимания российской истории и юрой половины XIX - начала XX века. Сергей Михайлович Кравчинский (будучи за границей - Степняк-Кравчинский) - одна из центральных фигур в истории народничества наряду с М.А. Натансоном, Г.В. Плехановым, Л.А. Тихомировым, В.Н. Фигнер и т. п. Кравчинский интересен, прежде всего, как блестящий агитатор, как человек, попытавшийся описать быт и внутренний мир народников, как революционер-деятель народнического движения. Возникает следующий вопрос: что побудило интеллигентного начитанного человека, который не был отъявленным злодеем или сумасшедшим, убить шефа III Отделения Н.В. Мезенцова? Задача данной статьи - проследить эволюцию взглядов Кравчинского по отношению к народническому терроризму, в том числе и с этической точки зрения. Нам представляется, что эта проблема, в отличие от литературной деятельности, хождения «в народ», деятельности в кружке «чайковцев» и в организации «Земля и воля!», его заграничной жизни изучена довольно слабо.

Отношение С.М. Кравчинского к терроризму и с нравственной и с тактической точки зрения менялось на протяжении 1870-х гг. и до конца жизни. До середины 1870-х гг. этические представления С.М. Кравчинского, как в целом, так и на проблему отношения к террористическому насилию, как средству достижения революционных целей, соответствовали в целом представлениям «Большого общества пропаганды».

Вряд ли среди членов «Большого общества пропаганды» хоть один человек мог предложить в качестве средства революционной борьбы убийство жандарма (не говоря уже об убийстве императора). В принципе это подтверждает и сам С.М. Кравчинский: «Русское же правительство нас, социалистов, нас, посвятивших себя делу освобождения страждущих, нас, обрёкших себя на всякие страдания, чтобы избавить от них других, русские правительство довело до того, что мы решаемся на целый ряд убийств, возводим их в систему.

Оно довело нас до этого своей цинической игрой, десятками и сотнями человеческих жизней и тем наглым презрением к какому бы то ни было праву, которое оно всегда обнаруживало в отношении к нам»[1,с.5]. И так, народники решились в 1878 г. на целый ряд убийств, но в 1869-1874 гг. они не могли даже помыслить об этом.

Кравчинский тогда не мог думать о терроризме, ибо, во-первых, в памяти была жива история с потрясшим общественность убийством Иванова нечаевцами; во-вторых, цели «чайковцев» (в состав которых входил Кравчинский до 1874 г.) были, по сути, мирными, выражавшимися в стремлении просвещать народ; в-третьих, Кравчинский, человек, исповедовавший христианскую мораль (хотя и отрицавший христианскую религию), в начале 1870-х гг. ещё не терял друзей и соратников в тюрьмах, перестрелках с жандармами, на эшафотах и т. п.

Революционные народники, отвергая принципы Нечаева в начале 1870-х гг., живя и агитируя в народе, пришли, по крайней мере, частично, к экстремистской же морали в конце этого десятилетия. В этом была парадоксальная, но неумолимая логика революционного народнического движения[3,с.2]. Как мы помним, Нечаев велел убить не подчинившегося ему полностью студента Иванова. Всё, что было связано с Нечаевым как минимум до конца 1870-х гг. вызывало отвращение у народников: его обман своих соратников, жесткая централизация его организации, не говоря об убийстве человека вообще и революционного товарища особенно. В литературе и воспоминаниях о «Большом обществе пропаганды», куда С.М. Кравчинский вошёл весной 1872 г., постоянно подчёркивается, что тогда народники часто обсуждали вопросы этики: «Когда в кружке ставилась кандидатура нового члена, то, прежде всего, тщательно обсуждались и взвешивались именно нравственные свойства человека и при том иногда довольно второстепенные, на первый взгляд»[3,с.13]. Тот же Л.Э. Шишко отмечает исключительное отвращение к нечаевщине у «чайковцев». Об этом же пишет В.К. Дебагорий-Мокриевич[1,с.4]. Л.А. Тихомиров вспоминает: «Заговор Нечаева был некоторого рода насилием над молодёжью... Нечаева... терпеть не могли и всякая «нечаевщина» была подозрительною. Говорить о каких-нибудь заговорах, восстаниях, соединении для этого сил и т.п. было просто невозможно: всякий бы от тебя немедленно отвернулся»[5,с.5].

Л.Э. Шишко, как и Л.А. Тихомиров, подтверждает, что цели «чайковцев», а значит и Кравчинского, были иными, чем устройство самой революции. Скорее «чайковцы» хотели подготовить для неё почву. Они «хотели создать среди интеллигенции и преимущественно среди лучшей части студенчества кадры революционно-социалистической или, как чаще выражались тогда, истинно-народной партии в России. С этой целью первоначальными основателями кружка решено было вести систематическую пропаганду среди учащейся молодёжи, устраивать кружки самообразования, землячества и так называемые коммуны, состоявшие из более тесно связанных между собой товарищей»[5,с.6].

Цели «чайковцев», исходя из «Записки» П.А. Кропоткина, были следующими: передача земли в собственность всего народа и в пользование крестьянских общин, переход фабрик и заводов во владение рабочих. Полагая, что в сознании народных масс есть потребность в революции, «Записка» ставила во главу угла крестьянское восстание, но не стихийное, как у М.А. Бакунина, а тщательно подготовленное. Способы подготовки восстания сводились к следующему: 1) организация сильной революционной партии, имеющей глубокие корни в самом народе; 2) распространение революционных воззрений в среде крестьянства и городских рабочих; 3) мобилизация всех существующих революционных сил для начала восстания[5,с.7]. Итак, мы видим, что «чайковцы» хотели подготовить крестьянское восстание постепенным путем, речь о терактах не шла в принципе.

Вот каким рисует портрет пропагандиста первой половины 1870-х гг. С.М. Кравчинский: «Пропагандисты ничего не хотели для себя. Они были чистейшим олицетворением самоотверженности... Тип пропагандиста семидесятых годов принадлежал к тем, которые выдвигаются скорей религиозными, чем революционными движениями. Социализм был его верой, народ - его божеством. Невзирая на всю очевидность противного, он твердо верил, что не сегодня-завтра произойдёт революция, подобно тому как в средние века люди иногда верили в приближение страшного суда. После первого разочарования он [пропагандист - В.Р.] потерял всякую надежду на победу, и если ещё желал венца, то это был венец из терниев, а не из лавров. Подобно христианину первых веков он шел на муки с ясностью во взоре и выносил их с полным спокойствием духа, - даже с наслаждением, так как знал, что страдает за свою веру. Он был полон любви и ни к кому не питал ненависти, не исключая даже своих палачей.

Таков был пропагандист 1872-1875 гг. В нём было слишком много идеализма, чтобы он мог устоять в предстоявшей трудной и жестокой борьбе. И уже ... на горизонте обрисовывалась сумрачная фигура, озарённая точно адским пламенем, которая с гордо поднятым челом и взором, дышавшим вызовом и местью, стала пролагать свой путь среди устрашённой толпы... То был террорист»[5,с.8].

Итак, «хождение в народ» в середине-конце 1870-х гг. заканчивалось для народников тюрьмами. Иногда людей арестовывали только за найденную у них социалистическую книгу. До суда и следствия приходилось сидеть часто по несколько месяцев, а то и лет. Иногда произвольно меняли уже вынесенный приговор на более жёсткий.

По сути, на изменение у Кравчинского и его соратников взглядов на терроризм повлияли следующие факторы: 1) правительственный террор, проявившийся в волне репрессий против народников; 2) поэтизация и романтизация революционного подвига во благо Народу-богоносцу; 3) оторванность интеллигенции от крестьянства, непонимание того, что крестьянам нужна была прежде всего земля, и притом земля от царя; 4) нетерпеливость народников по отношению к историческому процессу (после реформы 1861 г. не прошло и двадцати лет, как начались первые теракты); 5) неготовность правительства хоть как-то прислушаться к той части общества, что добивалось введения малой толики либеральных преобразований (например, создания законосовещательного органа при императоре). Вот, что пишет сам Кравчинский: «Целое поколение было беспощадно скошено деспотизмом в припадке овладевшего им безумного страха. Тюрьмы были переполнены заключёнными... прошлое было мрачно, будущее темно и безнадёжно...»[5,с.9]. На родники стали понимать, что раздавать пропагандистские книги мало, а надо ещё и агитировать крестьянство против правительства. Но крестьянство тогда даже помогло ловить революционеров как хулителей Бога и царя. Народников продолжали сажать в тюрьмы. «Аресты производились по малейшему подозрению. Какого-нибудь адреса, письма от приятеля, ушедшего «в народ», показания, вымученного от двенадцатилетнего мальчугана, который от испуга не знал, что отвечать на допросе, было достаточно, чтобы бросить человека в тюрьму и томить его годы в ужасном одиночном заключении. Стоит только припомнить, что за время предварительного следствия «по делу 193-х», которое тянулось четыре года, число самоубийств, случаев умопомешательства и смерти между политическими заключёнными достигло громадной цифры 75, Приговоры суда особого присутствия, который был послушным орудием в руках правительства, были безобразно жестоки. Люди приговаривались на десять, двенадцать, пятнадцать лет каторжных работ за несколько революционных разговоров с кучкой рабочих, за прочитанную или данную для прочтения книжку»[5,с.10].

Постепенно народники начинают думать о том, как бы противостоять правительству, как бы защитить свою организацию. После ареста 1874 г. народнические организации сначала принимают устав и программу («москвичи»), чуть позже задумываются о конспирации и централизации («южные бунтари»), наконец приходят к выводу о необходимости физического устранения шпионов и доносчиков (это стало происходить с начала 1876 г)[5,с.11]. Постепенно то, что первые народники ставили во плану угла - нравственное начало - стало отходить на второй план.

«Млеко любви» социалистов прошлого поколения, - анализировал переход к новой тактике Кравчинский, - превращалось мало-помалу в желчь ненависти. Вытекая из чувства мести, нападения направлялись вначале на ближайших врагов-шпионов, и в разных частях России их было убито около полудюжины.

Было, однако, несомненно, что эти первые попытки необходимо должны были повести к дальнейшим. Уж если тратить время на убийство какого-нибудь шпиона, то почему же оставлять безнаказанным жандарма, поощряющего его гнусное ремесло, или прокурора, который пользуется его донесениями для арестов, или, наконец, шефа жандармов, который руководит всем? А дальше приходилось подумать и, о самом царе, властью которого действует вся эта орда»[5,с.12]. «Южные бунтари», чуть позже и землевольцы, стали убивать жандармов, крупных государственных чиновников, позже народовольцы развернули (уже без участия С.М. Кравчинского) «охоту на царя», закончившуюся кровавой и беспрецедентной по последствиям трагедией первого марта 1881 г.

1. Революционное народничество 70-х гг. XIX в. Сб. документов и материалов. Т. 1. - М.-Л., 1964.
2. Степняк –Кравчинский С. М. Подпольная Россия. М. 2010
3. Троицкий Н.А. Большое общество пропаганды 1871-1874 гг. (т. н. «чайковцы»). - Саратов, 1963.
4. Филиппов Р.В. Идеология Большого общества пропаганды (1869-1874). - Петрозаводск, 1963.
5. Шафир Я. «Софья Перовская» (Материалы для биографии и характеристики). Н. Ашешов. - Петербург, 1921. - 142 с.
6. Шикман А.П. Деятели отечественной истории. Биографический справочник. - Москва, 1997.